Как ни крути, а школа всё-таки занимала основную часть жизни. Наверное, благодаря генам матери-математика мне всегда лучше давались точные науки. Хотя учеников в школе было много, во вторую смену мне пришлось учиться только пару лет. Все время везло и мы учились в первую. После уроков я посещал факультативы по разным предметам. Возвращался домой, обедал и ложился спать на 1–2 часа, пока не придёт с работы мама. Потом уроки, а уже затем – гулять.

Кстати, в школьные годы, с раннего возраста, я сам умел разогревать обед, а если нужно и что-нибудь приготовить. Например, яичницу.

Помню, как принимал участие в школьных и районных олимпиадах. Волновался всегда, как на экзаменах. Кстати, поэтому всегда старался на экзамен пойти первым, чтобы не «перегореть».

На школьных олимпиадах было как-то проще: все свои. Занимал призовые места.

Почему-то отложилось в памяти участие в одной из районных олимпиад в какой-то деревне, кажется в Горбатовке. Сначала мы ехали на электричке, потом долго шли пешком по скользкой зимней дороге, пока не пришли в скромную деревянную деревенскую школу. Всё было там тускло и уныло. Даже лампочки были самые маломощные, которые почти не давали света. Я быстренько все порешал и, не дожидаясь матери, которая нас сопровождала, пустился в обратную дорогу. Даже не помню, победил ли я тогда. Но ощущение нищеты и обездоленности деревенской жизни сохранилось и по нынешний день.

Интересно, что мой отец, Анатолий Васильевич, тоже одно время попробовал побывать в шкуре учителя. Все началось с того, что в нашей школе было некому преподавать предмет «Электротехника». Откуда он взялся, не помню. Может быть его выделили отдельно из курса физики. Мать подбила отца на это дело: как ни как – дополнительный заработок.

Так как отец имел основную работу, преподавать в школе ему пришлось по вечерам. На занятиях сидело по два класса, чтобы охватить больше учащихся. Надо сказать, что я на этих уроках чувствовал себя не комфортно. Как-никак преподаёт-то мой отец. Во-первых, и самому охота побаловаться на уроках, да нельзя. Ну, а во-вторых, все мои друзья на уроках балуются, а я им ничем не могу помешать, ну в смысле помочь отцу с дисциплиной. А помочь ему в наведении порядка в классе охота. Но потом я понял, что папе абсолютно до лампочки, как себя ведут ученики: лишь бы отбыть номер. А вскоре он вообще отказался от этой затеи. Надоело ему.

До сих пор я с особой благодарностью вспоминаю нашего учителя рисования, а в старших классах и черчения – Оленичева. Человек он был незаурядный. Профессия его была редкой и поэтому он работал сразу в нескольких городских школах, а может быть, и в соседних деревенских. Считалось, что он был любитель выпить и даже мог себе позволить прийти с запашком на урок. Он не боялся последствий, так как был незаменимым и знал себе цену.

Тем не менее, он был отличным рассказчиком. Я заслушивался, когда он объяснял историю написания любой картины, будь то Сурикова, Васнецова или Репина. Например, о каждом персонаже, изображённом на картине «Бурлаки на Волге» он говорил долго и интересно. Приводилось множество мало известных исторических фактов, касающихся не только Руси, но и нашей малой Родины, Сеймы.

К тому же он был прекрасным художником и научил нас многим приёмам работы как в графике, так и в живописи. Кто хотел – тот многому научился.

Полюбился мне и его предмет «Черчение». Благодаря знаниям и умениям, полученным в школьные годы, мне было легко в дальнейшем учиться в техническом ВУЗе, а также решать другие задачи, в том числе и в роли художника-оформителя. Заложенные в детстве знания по компоновке, перспективе, цветопередаче я использую до сих пор работая уже в компьютерных программах с изображениями. Если бы вы знали, как я обрадовался, когда узнал, что у моего сына Никиты опять будут уроки по черчению, ведь долгое время этот предмет отсутствовал в школьной программе.

Я благодарен судьбе, которая свела меня с Мишкой (Вовкой) Карпенко. Парень, мой одноклассник, действительно был незаурядной личностью. Несмотря на то, что пришёл учиться уже в давно сформировавшийся коллектив – наш класс – быстро завоевал авторитет среди школьников. Мишка отлично ладил как с хорошо успевающими учениками, так и откровенными лодырями. Сам он в отличниках не ходил, но и до троечников не опускался. А вообще был, на мой взгляд, талантливым парнем.

Приехал он кажется из Ленинграда, кажется там его отец учился в военной академии. Мишка отлично, по его годам, владел техникой живописи, и маслом, и гуашью, и, что я считаю, намного сложнее, акварелью.

Он меня научил многим приёмам рисования. Неоднократно мы с ним выезжали на велосипедах и в поле, и в лес рисовать с натуры. Но так, как видел мир он, с тонами и полутонами, и десятками других оттенков, а более того переносить это видение на бумагу или холст, я так и не научился.

Было заметно, что он обучался у профессиональных художников и, главное, он относился к этому весьма и весьма серьёзно. У Мишки была уйма книг по искусству, по технике живописи и графики. Был настоящий мольберт, и стационарный и переносной, куча тюбиков с красками различных цветов, кистей, масел, разбавителей, растворителей и прочих вещей, необходимых настоящему художнику. Тогда мне это казалось просто баловством…

Но, наверное самое интересное, что он привёз – это куклы из кукольного театра. Мишка ходил там, в Ленинграде, то ли в студию, то ли в кружок и на память руководитель подарил ему несколько кукол. Одна была очень навороченная с машинкой для управления, расположенной внутри. То ли палач, то ли сатана, не поймёшь. Отец, напомню, командир части, выделил в клубе для этого дела нам комнатушку и помог сделать ширму из кумача. Но что-то это дело у нас не пошло. Сколько Мишка не бился в куклы играть мы не хотели. Театр так и не поставил ни одного спектакля.

Не прошло мимо меня и пионерское детство. Как принимали в пионеры помню смутно: пионерская линейка, шёлковый красный галстук на руке, кто-то повязал мне его на шею, клятва хором. Вот ты уже и пионер.

Мы любили на перемене заскочить в пионерскую комнату, пообщаться со старшей пионервожатой. Она была помоложе учителей и с ней было интересно. Через неё мы попали в знаменную группу. Правда, знамя носили более старшие ребята, а мы подружились с горном и барабаном. Играли пионерские марши. Как-то перед каким-то важным мероприятием нам дали инструменты с собой домой, чтобы мы репетировали. По дороге из школы мы зашли в солдатский клуб. Там обычно занимался духовой оркестр воинской части, и мы хотели попросить, чтобы нас немного понатаскали в плане музыкального образования. На наше счастье оркестр тоже готовился к какому-то смотру, и к ним на репетицию приехал какой-то дирижёр из Горького, чтобы помочь в подготовке. Этого пожилого мужичка еврейской наружности в очках, который бросил репетицию и начал нас, пацанов, учить уму-разуму не ссылаясь на занятость, я помню до сих пор. Это он научил нас правильно дуть в горн, красиво его держать. Мы поняли, как верно нужно удерживать в руках барабанные палочки, выучили несколько походных маршей и даже научились бить дробь. Ко всему прочему солдаты из оркестра натянули нам правильно кожу на барабане и он зазвучал совершенно по-новому, по-пионерски: задорно и весело.

Довелось мне участвовать и в военно-патриотической игре «Зарница». До этого о ней я только читал в «Пионерской правде» и даже завидовал, что где-то она проводится. И вот, наконец, свершилось! Игра в нашей школе. Завезли нас куда-то на опушку леса, зимой. Правда было не холодно – оттепель. Ходили по азимуту, искали спрятанные консервные банки, определяли по фотографиям и картинкам марки автомобилей. Девчонки занимались своими делами: перевязывали раненых… В общем было очень интересно. И, конечно, запомнилась гречневая каша с тушёнкой из полевой кухни и компот. Это было просто объедение!

Ну, а когда я подрос, настала необходимость вступать в комсомол. Не помню почему, но что-то уж больно срочно меня туда приняли, безо всякой подготовки. То ли на призывной комиссии выяснилось, то ли ещё где-то что я ещё не комсомолец. Как сейчас помню, начали мне на заседании бюро вопросы всякие задавать, чтобы проверить: созрел я или нет для того, чтобы стать комсомольцем. И по Уставу и по общей жизненной позиции. Про БАМ спросили, что, мол, это такое. А я и не слышал о нем. Помогла какая-то девчонка: сама мне вопросы задавала и сама же за меня ответила. Всё списали на то, что я переволновался. Ну, а билеты уже вручали в горкоме комсомола. Мы все волновались, что опять по Уставу гонять будут, спрашивать о правах, обязанностях, принципах демократического централизма и готовились усердно к этому событию, а в голове как назло ничего не откладывалось. Но оказалось всё гораздо проще: вручили, поздравили, пожелали и будь здоров! Так я стал комсомольцем.

Изо всех классных руководителей, которые довольно часто у нас менялись, мне запомнилась больше всего одна: Лидия Александровна Трубочкина. Пришла она к нам сразу после окончания ВУЗа. Преподавала историю. Был у нас ещё один историк Константин Солдатов, инвалид по опорно-двигательному аппарату. Дразнили его Костылём, потому что он ходил на костылях на одной ноге. Как-то его даже уронили нечаянно пробегавшие мимо на перемене мальчишки: задели за один из костылей и он потеряв равновесие рухнул на пол. Нечаянно задели, не специально.

Рассказчик он был изумительный. На его уроках даже отпетые двоечники поглощали знания с широко открытыми ртами. Ну, а на случай, когда нужно было поставить на место какого-нибудь нарушителя дисциплины у учителя была длиннющая указка, которой он мог дотянуться до любого ученика на самой последней парте. Эти указки для учителя делали его бывшие ученики. На моей памяти был только один случай, когда за удар указкой на Константина Васильевича пожаловались. Видно не рассчитал удар.

Так вот, Лидия Александровна пришла к нам такая молоденькая, в очках и в мини-юбочке, да ещё с разрезом сзади. Сама стройная, высокая, прямо модель. Естественно, она стала сразу же предметом всяческих издевательств. И кнопки ей подкладывали, и на уроках шумели. Помню, парни всем классом свернули тетрадки в трубочки и рассматривали её мини-юбку с разрезом, которую она, как вчерашняя студентка, совсем не стеснялась носить. Однажды все закупили заводных птенчиков, которые так смешно прыгают по парте, и на одном из уроков все одновременно их выпустили… В общем довели до слез. Несколько раз она жаловалась на нас завучу, плакала, уходила из класса. Но потом мы поняли, что она не такая уж плохая, даже хорошая: заводная, инициативная и без комплексов. И в конце концов она стала нашей любимицей. Каждый раз, приезжая на родину, я стараюсь обязательно с ней встретиться, поболтать о том, о сем. Характер её за эти годы совсем не изменился.